– Товарищ капитан, подозреваемый по заявлению церковнослужителей о богохульстве успешно задержан оперативной группой в Храме Христа Спасителя и полчаса тому назад доставлен в отделение для выяснения личности и допроса. Прикажете заводить?
Молоденький рыжеволосый вечно щурящийся точно подслеповатый мартовский кот младший сержант полиции точно скороговоркой выпалил свой короткий доклад, едва успев приоткрыть дверь в кабинет к своему начальнику. Выслуживается, шустрец, повышения хочет. Ну-ну, посмотрим-посмотрим.
– Заводи, Калистратов, – разрешающе махнул рукой капитан полиции Христенко, откладывая в сторону бумаги. – Предварительный допрос проведем здесь, чтобы лишнее время на оформление на него не тратить.
«Ох, и замучили же нас эти попы со своей защитой чувств верующих!» – мелькнула в голове у капитана назойливая мысль. «Чуть что не так – теперь сразу на нас сгружать стали. Вы, дескать, там разбирайтесь, степень вины этих неверующих определяйте, а мы дальше службы свои вести будем, вашей душе помогать. Но отпускать виновников просто так на волю даже и не вздумайте! А куда их еще девать то? У нас тут каждый второй по факту – атеист, а каждый третий из верующих – лицемер, каких еще поискать надобно».
– Заводи! – выглянув в коридор, выкрикнул Калистратов, и двое конвоиров послушно завели в комнату закованного в наручники человека и послушно усадили на стул перед капитаном, сами встав по бокам.
Цепкий, привыкший оценивать людей с одного беглого взгляда, взор капитана Христенко нехотя скользнул по подозреваемому, остановившись на глазах. Славянская внешность, лет тридцать пять – сорок, верхняя одежда из кожезаменителя, джинсы, мозоли на руках, светлые волосы. С виду совершенно ничего необычного, классический рядовой трудяга, скорее всего мигрант, коих в Москве, особенно после открытия границ с Украиной – сотни тысяч. Вот только глаза… слишком уж живые, слишком уж добрые, чтоли.
– Вам объяснили причину вашего задержания и процедуру проведения допроса? – капитан Христенко сощурил глаза, направив свой взгляд точно луч на лицо подозреваемого в попытке прочесть по выражению лица его мысли.
– Да, в общих чертах, – доброжелательно и спокойно ответил задержанный. – Я готов побеседовать с вами.
– Это не беседа, а допрос в мягкой форме. Скажите спасибо, что не держим вас в комнате для допросов за бронированным стеклом как особо опасного. Там условия не столь радужные, уж поверьте мне!
Задержанный улыбнулся и точно кивнул в ответ.
– Благодарю за проявленную доброту.
– Итак… – капитан немного порылся в груде лежащих на столе бумаг, отыскивая нужную папку, ручку и диктофон. – По протоколу…
– Что бы вы хотели узнать? Я не приносил зла никому из вас или обращавшихся к моему небесному отцу в храме.
– Зло, добро – все это очень относительные понятия, особенно в наше время. А вот статья за богохульство, которая вам сейчас светит – это, уж поверьте моему опыту, вполне конкретная и осязаемая вещь. Итак… – капитан скользил глазами по строчкам текста недавно заведенного дела. – Свидетели из числа прихожан утверждают, что вы вели себя в храме неподобающе, не по канону, очень звонко и на весь храм прочли молитву «Отче наш», а также призывали, цитирую, «явить себя делами истинными, отцу моему небесному угодными, а не словами и песнопениями вам навязанными». Вы где таких слов то понабрались? В соцсетях тренд нынче новый пошел, что ли?
– Я говорил только то, что должен был, от души своей. Напомнил людям о сердечной молитве и…
– И занимался богохульством, ты хотел сказать?
– Я не произнес ни слова лжи.
– «Сын Человеческий, отец мой небесный, прошел путь по земле к небу, дабы в означенный срок свершить суд над нею и обитателями ее, и разделить род человеческий на зерна и на плевела…» – а это что по-твоему? Экстремистские высказывания, чуть ли не призыв к терроризму! Где сейчас твой отец? Мы и его доставим в отделение, если потребуется – пикнуть не успеешь!
– На небе, – уверенно ответил арестант.
– Твою ж мать!
Этот человек начинал действовать капитану на нервы. Похоже, не видать ему сегодня быстрых признательных показаний и оперативного закрытия этого дела как своих майорских погонов.
– Прошу, не возводи хулу на мою мать. Тяжко будет творящим подобное.
– Угрожать мне вздумал, сопляк? – капитан резко встал и вплотную подошел к арестованному, смерив того взглядом. Однако что-то неуловимое во взгляде того человека все-таки перебороло вспыхнувший было в полицейском гнев.
– Умер, ты хочешь сказать?
– Ушел в лучший из миров.
– Понятно, – успокоившись, капитан Христенко неспешно вернулся за свой рабочий стол. – Иносказательно говорить любишь, значит. Ну ничего, и не таких видали.
– Можно мне испить воды? – между делом спросил стоящего чуть поодаль сержанта Калистратова арестованный.
– В вино, никак, превратить ее вздумал, Христос самоявленный?! – хохотнул сержант. – Нам на службе употреблять не положено!
– И я не предлагал вам. В тот же раз семью нищую порадовать хотел.
– А мы чем тебе не вышли? У нас ведь тоже, знаешь ли, после всех этих реформ и сокращений зарплаты, знаешь, как подсократили? Может ты того… применишь силы свои великие и спасешь наши заблудшие зарплаты и души? – иронизирующий над арестованным младший сержант, казалось, заразил улыбкой даже своего начальника, потому что и тот негромко усмехнулся себе в усы.
– Ну, артист! – хохотнул капитан. – Кем работаешь, артист? Клоуном в цирке, небось?
– Спасателем.
– Твою ж… дивизию. И каким же? Души наши спасаешь, небось? Мало смертью своей в прошлый разок спас, надобно полагать?
– Отец не посылал меня на смерть. Убийцы мои оправдать себя хотели в поколениях грядущих.
– Кем работаешь, спрашиваю?!
– Спасателем. В МЧС.
Капитан невольно присвистнул.
– Давно?
– Недавно. После переезда.
– Что же ты тогда по храмам то бегаешь, ежели спасатель? Из огня вынимать людей живьем должен и у воды расступиться перед тобой требовать!
На этот раз уже сержант Калистратов невольно хмыкнул себе в кулак после этих слов своего начальника.
– Долго не узрят неверующие чудес ныне. А, узревши, не поверят.
– Ты мне зубы здесь давай не заговаривай! – Лицо капитана вновь приняло суровое выражение. – Почему прихожанам в храме мешал своими молитвами? Почему с них пример не брал?
– Не молитвы творили они, а требования. Не может отец мой дать того, что просят многие, тем, кто не заслуживает.
– И кто же заслуживает, любезный? Мы тут те еще грешники, знаешь ли. С нашей то работенкой грех не испачкаться.
– Дети и непорочные.
– Гхм… – ответы этого задержанного, несмотря на всю свою странность, в чем-то начинали казаться капитану Христенко все более и более осмысленными, не настолько безумными, что ли, каковыми смотрелись поначалу. Но заявления, показания прихожан…
– Одну из прихожанок храма зачем ограбить пытался, руку к ее животу протянул в толпе? Я про ту, беременная которая была. У нас и от нее на тебя заявление лежит.
– Ребенок при родах больным бы родился и мать оставила бы его одного. Я спас обоих, исцелив его.
– Гха! – от неожиданности капитан поперхнулся своим утренним чаем с кренделем. – Вот это поворот! Тоже предложишь нам в это просто взять и поверить?
– Через десять дней поговорите с ней – она поймет и изменит показания свои.
– Это значит, что ты задержишься в одиночной камере как минимум на эти десять дней.
– Как будет угодно моему отцу небесному.
– Почему нищим на выходе подаяние не подал? Разве не этому учил нас тот самый Иисус, за которого ты тут себя сейчас совершенно безуспешно пытаешься выдать? – капитан вновь сощурил глаза, внутренне радуясь удачно придуманному хитрому вопросу.
– Неудачный вопрос это, – подняв светлые глаза на капитана полиции, мягко ответил закованный в наручники молодой человек. – Не нищие они, а попрошайничающие. Отец мой дал им руки и голову, но труд стал им в тягость. Тратят милостыню на пагубные привычки свои без стеснения. Не в силах помочь тем из них я, кто себе помочь не возжелал.
– Мысли мои читаешь, самозванец? – мысленно проговорил про себя капитан, вперив свой взор на этого не пойми кого.
– Торгующие именем отца моего самозванцами сделались, – твердо и вслух, точно ответив на тайный вопрос, произнес арестованный.
– Вот как оно, значит… – капитан неспешно водил ручкой в воздухе, не зная, что записать на бумагу. – Вот оно, выходит, как…
– Я не причинил вреда ни единой живой душе. Вы причиняете его друг другу сами, и закон отца моего наказывает ваши судьбы и тела за деяния подобные.
– Ну… А один то ты почему тогда в храмах проповедуешь? Где избранные твои, апостолы всяческие? – решился встрять в переставший походить на допрос диалог младший сержант Калистратов, но арестованный молча поднял на него свои наполненные грустью глаза – и точно иномировая тень на мгновение закрыла его светлое чело – а затем медленно отвел свой взгляд, вздохнул, так ничего и не ответив.
– Что… будем делать с ним, товарищ капитан? – переминаясь с ноги на ногу и явно ощущая себя не в своей тарелке точно прихожанин со своим уставом в чужом храме, вопросил сержант, глядя, как капитан все еще неспешно, точно по инерции водит шариковой ручкой в воздухе, словно мысли его витали в этот момент где-то очень далеко, и он пытался окончательно разрешить один очень важный для самого себя вопрос.
– Снимите с него наручники, – наконец отдал распоряжение Христенко. – Я сам провожу его до камеры.
– Но, товарищ капитан…
– Выполняйте!
– Есть выполнять! – произнес напуганный жестким тоном капитана Калистратов, махнул рукой двоим стоящим рядом конвоирам, снявшим с арестованного наручники, и оперативно вышел вместе с ними в коридор, продолжая что-то бурчать себе под нос.
Спустя минуту стук их шагов затих в лабиринтах коридоров. Арестованный по делу о богохульстве по-прежнему сидел на стуле, не предпринимая попыток к бегству.
– Благодарю, – мягко ответил он. – Ты хотел мне кое-что сказать…
– Дочка у меня… маленькая, – с зажегшимся надеждой и наполненным мольбой взглядом смотрел на арестованного капитан. – Болеет… тяжело. Это мука… для нас троих. Помоги, прошу тебя, если это и вправду ты… Вылечи ее!
– Тебе нужно рассказать своей жене о прошлом, – твердо ответил подозреваемый спустя несколько секунд.
– О чем, о ней?
– Да, об измене. Помирись с женою своей. Простите друг другу. Тогда выздоровеет ваша дочь.
– Сама по себе?
– По воле отца моего.
– С… спасибо.
Арестованный в ответ только молча кивнул.
– Ты ведь понимаешь, что мне придется отправить тебя в одиночную камеру до выяснения обстоятельств с попыткой кражи? Была бы моя воля – отпустил бы тебя прямо сейчас. Но такой у нас распорядок, регламент, правила… черт бы их побрал!
– Понимаю, – ответил арестант. – Не беспокойся об этом. Веди.
С этими словами он ободряюще положил руку на плечо капитана, и в это самое мгновение словно волна силы прошлась по его духу и телу, вновь возвращая силы, желание жить, надежду на спасение собственной дочери и, быть может, хоть самую малость – веру в чудо.
– Веди! – повторил арестованный.
* * *
В эту ночь тот, кто прошел свой путь по Земле две тысячи ее лет тому назад под именем Иисуса Христа, не смыкал своих глаз.
– Отец мой! – вопрошал он звездные небеса. – Почему ты дал мне тех, кто не может идти со мной?
– Придут другие, – отвечало его духу небо. – Те, кто преодолеют свою гордыню и свой комфорт.
В эту чистую звездную ночь Иисус не смыкал своих глаз. Словно райской небесной птицей дух его скользил по Земле, невидимо касаясь душ спящих людей – точно проверяя, кто из них еще готов, все еще ждет его возвращения.
Эта звездная ночь все еще ждала своего часа.