Similaire

– Да, мистер Сэмьюэл, я обращаюсь именно к вам! Какого, извините за иносказательность, черта вы решили проигнорировать этот вопиющий случай нарушения устава нашего учебного заведения? Разве не в ваших задачах находится ведение и блюдение всяческой нравственной чистоты и добропорядочности, а также и душевной необремененности наших многоуважаемых учащихся? Разве не на вас лежит ответственность за поддержание в них чувства внутренней универсальности, единообразия и преклонения перед нашим руководящим авторитетом, перед нами, ведущими их и направляющими во их собственное всеобщее благо?

Да, мистер Сэмьюэл, они уникальны – как уникальна каждая пылинка, нашедшая себе пристанище на каком-нибудь древнем и никому не понятном фолианте. Они уникальны так же, как уникальна каждая песчинка в пустыне, каждая капелька в луже, каждый кирпич в стене, каждая соринка в моем глазу, каждая заноза в пятке, наконец! Вот, скажем, микробы, мистер Сэмьюэл… Скажите – ведь эти создания уникальны и неповторимы, правда? Ведь они в высшей степени самодостаточны и не терзаются этими самыми ненужными вопросами о смысле бытия, своем прошлом, настоящем и будущем… Они даже не терзаются вопросами о собственной природе – и гляньте притом, насколько смертоносными и сильными способны они быть в своем единстве! Единство как средство почувствовать себя самодостаточным, как возможность ощутить свое «я» частью чего-то большего, чего-то общего, непоколебимого, несломимого, всесокрушающего…

В этом и состоит их единство в однообразии, мистер Сэмьюэл, – единство устойчивое, обоснованное, нами направляемое. Катарсис, мистер Сэмьюэл, это подлинный катарсис – чувствовать себя винтиком или шестеренкой в таком выверенном и совершенном механизме, который они сами и воздвигают руками и умами своими вот уже столько тысяч лет!

– Но, товарищ Направляющий, не лучше и заманчивее ли бы было предоставить возможность каждому из наших учеников попытаться нащупать свой собственный путь, реализовать свой собственный потенциал через раскрытие данных им творческих даров?

– Вы говорите прямо как мой предшественник, мистер Сэмьюэл, – а он не смог удержаться на моем нынешнем месте и года, хочу вам напомнить. Да и о каких таких творческих дарах вы изволите говорить? Уж не о тех ли писаниях, что творили так называемые писаки прошлых десятилетий? Или, быть может, об этой самой душераздражающей и тревожащей музыкальной «классической» белиберде? Или эти самые так называемые «живые» картины? Или, быть может, все эти дурацкие каменные изваяния? Бросьте, Сэмьюэл, ни этот, ни тысяча и один другой способ подобного индивидуального самовыражения не способен передать и грамма ощущения той мощи, которая дается нашим ведомым в моменты торжества их коллективного однообразного бессознательного!

Поймите, осознайте уже, наконец, Сэмьюэл, что ежели каждый болтик в часовом механизме и каждая шестереночка была бы своих собственных, выбранных только ею и ею же сформированных диаметров и размеров – подобный механизм не смог бы работать, Сэмьюэл. Время бы остановилось раз и навсегда! Система перестала бы работать, все пришло бы в полнейший хаос! Зачем вам этот хаос коллективного сознательного? Вся наша система образования и воспитания и построена с целью недопущения подобных эксцессов, Сэмьюэл, с целью полнейшей унификации и стандартизации индивидуального сознательного, с целью его вышлифовки и огранки до состояния сверкающего бриллианта!

Мы помогаем булыжникам почувствовать себя алмазами в общей массе подобных же им. Мы как мастера своего дела стачиваем каждую резкую грань, каждую ненужную выпуклость, каждую несносную остроту и превращаем их в универсальный, одноразмерный, почитаемый и уважаемый, респектабельный и сияющий камень! Да что камень – подлинный алмаз, шестеренку, винтик в самом совершенном социальном механизме. Мы даем им ощущение нужности, общественной полезности взамен этих глупых и дурацких чувств собственного одиночества и покинутости всеми, кое образуется у тех неразумных, что дерзнули отказаться от нашего мастерства и пойти собственной жизненной стезей. Они практически счастливы, потому что практически нужны, а мы практически помогли им в культивации этой самой практичности.

Мы умело ограничиваем число их, трудящихся в разных отсеках нашей системы, разных сферах – мы даже практически объединили их друг с другом на почве взаимовыгодности и взаимополезности. Они взаимозависимы и взаимообъединены, Сэмьюэл, – но не по воле собственной и сердечной, а по критериям в высшей степени практически-деловым, экономическим, производственным. Конечно, подобное единство есть иллюзия – именно поэтому в их среде столь неизбежны и неистребимы войны друг с другом.

Мы даем им смысл жизни, Сэмьюэл. Уже с детских лет мы прививаем им «взрослые» взгляды на нее, лишающие их всякого праздного творческого безвкусия, всякой неполезной внутренней расслабленности и расхлябанности, всяческих глупых и нелепых детских радостей и восторгов… Уже скоро, Сэмьюэл, мы будем вкладывать в мозг наших будущих отпрысков всю многовековую тяжесть и мощь накопленных нами знаний уже незадолго после рождения этих детей. Они станут идеальными членами нашего объединенного и унифицированного социума, будут знать свое определенное нами место в нем уже практически сразу после своего появления на свет.

Мы позаботимся о том, чтобы они не знали ни голода, ни излишних тревог и волнений, чтобы жизнь их текла в высшей степени размеренно и однообразно, была выверенной и предсказуемой, стабильной. Мы пойдем даже дальше и со временем уничтожим все созданные этими творческими девиантами прошлого творения, дабы пагубное сомнение не закралось в души наставляемых нами, дабы они никогда не испытали того зловещего творческого экстаза, что порой отвращал от общей социальной гармонии однообразия некоторых из них в прошлом. Вы же понимаете, Сэмьюэл, что мир, в котором творят несколько тысяч, а все остальные поголовно и подушно потребляют, отрыгивают и сплевывают в этих творящих ошметки пищевого духовного балласта – что этот мир лишен гармонии и состоятельности? Что мир с унифицированными канонами, нормами жизни, труда и творческих изысков гораздо более совершенен? И именно в строительстве этого мира вам и предстоит ныне участвовать, ежели вы, конечно, не желаете оказаться на месте тех немногих, что еще совсем недавно на моей памяти выступили против… Погибнуть ни за что, хоть и ради чего-то?

Ну, что скажете, Сэмьюэл? Почему же вы так тягостно молчите? Вы не согласны со мной?